Это не парадокс. Столиц в любой стране найдется как минимум парочка (если, конечно, это не Лихтенштейн, Сингапур или Сан-Марино) — тем более, надо еще понять, что такое Бавария. Современному путешественнику при вгляде на политическую карту Германии представляется, что разобраться в таком вопросе несложно. Вот же она — здоровенная федеральная земля, рядом с Баден-Вюртенбергом и Тюрингией… Ничего подобного. Это новообразование, по большей части обязанное своими границами решениям Наполеона 1806 года, мало общего имеет с исторической Баварией. Запад нынешней Баварии — это добрый кусок Швабии, на юге границы залезли в Тироль, а весь север — вольная, и до сих пор не смирившаяся со своим положением, Франкония. Так что, собственно Бавария оказывается намного меньше своих границ. Но и это не все. Мюнхен — довольно молодой город (по германским меркам). Если Аугсбург или Регенсбург были основаны еще в эпоху Августа (имя Аугсбурга прямо на это указывает), то Мюнхен стал городом лишь в XIII-ом веке. А до того это была небольшая мыза на Петровой горке, подворье монастыря Шефтларн. И земли управлялись как пфальц фрайзинским епископом, подобно тому, как управляли своими землями епископы Регенсбурга (который до сих пор считается центром Верхнего Пфальца) и Зальцбурга. Про Регенсбург и Зальцбург, впрочем, мы расскажем отдельно, не такие это города, чтобы ограничится их упоминанием мимоходом.
Корбиниан Фрайзингский Герб Фрайзинга
Попробуем пока разобраться со сложной политической географией Баварского королевства, точнее — королевств и пфальцств. Место это всегда было лакомым куском для авантюристов любого рода и племени, да и само имя Баварии созвучно Богемии, откуда и было перенято, а не Франконии или Алемании — так что самостоятельность и внутренняя фронда, присущая баварцам и поныне, зародилась не сегодня. Поселившиеся на землях Реции и Норика племена маркоманов и квадов, хоть и были родней остготам и франкам, но свою самостоятельность отстаивали яростно, со времен Гарибальда I-го ведя родословную своих владык, и от Гарибальда II-го, чтя писанные законы и расширяя свое могущество. От Шварцваальда до моря тянулись их владения уже в X-ом веке, но угасли рода Агилольфингов, а за ними ними и потомков Каролингов, Арнульфы недолго противостояли нашествию венгров и еще много мимолетных династий, назначенных императорами или захватившими власть обманом и интригами канули в Лету, пока бразды правления не сошлись в руках Оттона Виттельсбахского, чьи потомки правили Баварией 1000 лет.
И вот в эпоху междоусобиц поднялися четыре пфальцграфства — Зальцбург, Регенсбург, Пассау и Фрайзинг. Все четыре могут по праву считаться столицами, каждая своей части Баварии, но Фрайзингу здесь отведена особая роль. Именно Фрайзинг избрал святой Корбиниан для своей резиденции. Святой нешуточный — даже в Православной Церкви его таковым почитают, в Румынии и в нескольких епархиях РПЦ в Европе он официально канонизирован, так что сомнений быть не может. И он по праву должен быть покровителем всех дрессировщиков — поскольку имя его связано со славной легендой о прирученном медведе. Вкратце легенда такова — по пути в Рим на лошадь святого Корбиниана напал медведь, убил ее и сожрал. Но святому нужно было вьючное животное — и вместо лошади он взнуздал самого медведя, тот послушно довез поклажу до Рима, где и был отпущен и вернулся в Баварию.
Подробно можно прочитать здесь: «Святыни соборной горы Фрайзинга»
Краткая легенда, впрочем, не дает нам понимания, за то же Корбиниан Фразингский так любим баварцами и почему изображение послушного медведя стало геральдическим знаком на гербах епископов Фрайзинга и самого Фрайзинга. Медведь ведь нес не абы какую поклажу — не запасную сутану, скажем.
Придется вернуться к началу легенды — а зачем, собственно, Корбиниан отправился в Рим? Путь неблизкий, а в то время еще и опасный, так что сидел бы на берегу Изара, ловил форель (которая и поныне здесь против течения косяками стоит) и пил пиво… Вот тут и загвоздка.
Пиво можно было пить только в те редкие дни, когда не было поста. Монахи же не понимали такого расклада — ведь если вдуматься, то пиво — это тот же хлеб, просто жидкий и немного забродивший. И послали своего епископа в Рим именно для того, чтобы разрешил сам Папа их сомнения — можно ли пить и постом пиво, поскольку ничего скоромного в нем нет, а если нет, то почему? Вот бочёнки с местным пивом Корбиниан и вез в Рим. И когда дикое животное сожрало бедную клячу, почтенный святой встал перед нелегкой задачей — как теперь дотащить две бочки пива до самого Рима?
Представляю, в каком затруднении был худосочный епископ. Облик его запечатлен на образах в кафедральном соборе Фрайзинга — но и так можно точно сказать, что тогда аскеза была не пустым словом и не пунктом меню «Постные блюда» в мишленовском ресторане, да и то, что сам епископ отправился в дальнее и опасное путешествие по просьбе местных алкоголиков, безоговорочно говорит в его пользу. Так или иначе, но медведь, сытно отобедавший монастырским имуществом, пасся где-то поблизости. Возможно, ему пришло в голову, что если лошадь была настолько тощая, то ее наездник уворовал недостающий корм и возместит недосожранные калории, или наоборот, обед оказался даже для медведя несколько тяжеловат, так что он разлегся неподалеку от обглоданных мослов для лучшего переваривания пищи. Тут то его и застал святой Корбиниан. И, как заправский Лев Дуров, обучил медведя нескольким простеньким кунштюкам — идти в поводу, нести бочки и рычать на разбойников. Последнее монастырская лошадь делать не умела, так что никто внакладе не остался. Так они в Рим и прибыли — уж не знаю, как отнеслись к этой помести посольства с бродячим цирком при дворе римского Первосвященника, но, видимо, не очень: медведя немедленно отслали обратно в лес, следующую лошадь поджидать.
Зато с пивом все вышло не в пример удачно. В ходе перипетий с транспортом Корбиниан порядком задержался в пути. Пиво же было без консервантов и искусственных добавок, и поэтому прокисло. По преданию Папа, отведав испорченной бурды, воскликнул, что подобную гадость монахи могут пить в пост в качестве послушания. С тех пор никаких ограничений на пиво в пост баварские монахи не признают, скорее напротив, варят к Великому посту особо крепкое темное пиво (Doppelbock по баварской номенклатуре), после масса которого мысли слегка разъезжаются а ноги начинают выписывать кренделя.
Мюнхена в те времна даже в проекте не было — и епископ несколько веков полновластно распоряжался Фрайзингским пфальцством, в добавок к пивным доходам располагая еще и монополией на переправу соли через Изар — во Фрайзинге были мосты, а возле них — таможня, изрядно пополнявшая казну пфальцграфа. В то время именно торговля солью была делом самым прибыльным, точно так же обогащались пфальцграфы Регенсбурга, Пассау, а уж про Зальцбург и говорить нечего — само имя города и реки, на которой он стоит прямо отсылает к главному источнику доходов (в средние века здесь еще не было толп японских туристов и домика Моцарта). Пивной же столицей Баварии Фрайзинг и сейчас остается — именно здесь, в бывшем бенедиктинском монастыре Weihenstephan, основанном в 725-ом году все тем же вездесущим Корбинианом, расположена старейшая пивоварня Баварии. Судя по приключению с медведем, она и во времена Корбиниана действовала, но официальным годом основания считается 1040 — тогда монахи получили официальное разрешение варить пиво (думается, что баварские князья таким путем увеличили свои налоги). Но вот появляется в нашей истории император Генрих Лев. Генрих он сразу и Третий и Двенадцатый (по счету Саксонии и Баварии, которые Вельфы объединили под своим скипетром). Его отец Генрих (Второй Саксонский и Одиннадцатый Баварский) владел землями в Саксонии, Баварии и Италии и претендовал на Германский престол, но другие имперские князья предпочли Конрада III-го Гогенштауфена. Впрочем, вся эта история была довольно кровавой, немецкие епископы избрание Конрада не поддержали, а Папа отлучил от Церкви. Что не помешало Конраду явиться в Милан и короноваться там Железной короной Лангобардов. Часть сеньоров и горожан встала за короля, часть — за Папу, это послужило началом многовековой борьбы Гвельфов и Гибеллинов. Так что главным сюжетом величайшего политического памфлета — «Божественной комедии» — мы обязаны этим избранием.